Аллергия на безразличие. Первоначально я планировал стать художником. Мне повезло, и в 9 лет я попал в мастерскую к Лие Альтман. Там нас учили не столько рисовать, сколько видеть. Мы много говорили — не только о живописи: о литературе, о жизни, о театре и, конечно, о кино. В 11 лет я поступил в художественную школу им. Серова, что было, скорее, формальным актом, поскольку реальных знаний она не давала. http://kino100ucoz.ru/ В школе царила атмосфера бюрократии, разочарования и безразличия к творчеству. Безразличие — единственная вещь, которую я не способен переносить. Так что было трудно.
Sweet Sixteen. Перед поступлением во ВГИК я попал на курсы Александра Митты. Это помогло как-то структурировать мои представления о том, что я хочу снимать, хотя все еще я был очень далек от того, чтобы понимать, чего действительно хочу. Хотя каждый день Александр Наумович говорил, что мне нельзя во ВГИК и вообще до 30 лет меня вряд ли примут. Однако так сложилось, что сейчас я заканчиваю ВГИК — мастерскую Владимира Хотиненко и Владимира Фенченко. Когда я решил, что хочу снимать кино, мне было 12. Очевидно, что, сколько бы книг я к тому моменту ни прочитал, никакого реального представления о том, на что я иду, я не имел. Я просто очень любил кино. И очень хотел снимать кино. Я все еще продолжал рисовать, но мне все больше и больше хотелось увидеть в моих картинах движение. Хотелось лишить их какой-то субъективности, что ли. Поступил я в 16. Это было чудо, в которое мало кто верил. И, надо сказать, что с мастерами мне повезло.
«После смерти наступает жизнь что надо, мужики». Мы с моим другом, режиссером Иваном Барышевым (он учится на курсе Сергея Соловьева), решили написать вместе сценарий. Исходя из предлагаемых обстоятельств решили, что фильм должен быть достаточно простым в реализации и выразительным в фактуре. Меня тогда, впрочем, как и сейчас, интересовала тема столкновения человека со смертью. В современном мире образ смерти в некотором смысле обесценен и растиражирован, в результате чего большая половина человечества живет в режиме абсолютного автоматизма. Образ смерти в этом смысле важен, он дает ценность жизни, ведь только благодаря конечности жизни мир остается бесконечным. Сложно сказать, что история «Первого дня» жизнеутверждающая, но если вдуматься в термин, то я вижу ее именно историей, утверждающей жизнь.
Свежие комментарии